Лутри

Утром 21-го июля 1954 года, когда я пришел в зоопарк, деревенские женщины предлагали ветеринару купить у них двух выдрят. Тот обещал им заплатить 300 форинтов при условии, что деньги они получат лишь в том случае, если малыши проживут хотя бы три недели. Женщины сказали, что лучше увезут выдрят обратно в Тисафюред.

Я догнал женщин на улице и попросил их принести животных к 11 часам в Институт паразитологии — я куплю одного. Денег у меня не было, но я надеялся, что Институт оплатит покупку. Однако надежды мои не оправдались. Тогда один из ведущих сотрудников Института сжалился надо мной и одолжил 100 форинтов, причем половину суммы даже не надо было ему возвращать. Я добавил к ним всю имеющуюся у меня наличность, составившую как раз 50 форинтов, и приобрел самочку, которая казалась мне поживее. Второй выдренок, хотя и был крупнее, все время спал, сжавшись в комочек.

Женщины рассказали, что на одном островке в окрестностях Тисафюреда несколько лет лежали сваленные в кучу доски; под этими-то досками и обнаружили две недели назад детенышей выдры. Глаза у них тогда еще не открылись, их кормили разбавленным коровьим молоком, а днем, как выразились женщины, выдрята «лежали на камне перед домом».

Я поместил выдренка в клетку. Вначале он пищал тоненьким свистящим голоском, а потом затих и уснул. Позднее мне с большим трудом удалось скормить ему через соску 20 граммов молока. К вечеру я отнес своего питомца в зоопарк на площадку молодняка и подложил его к сиамской кошке, которая, помимо двух собственных детенышей, взрастила и двух диких котят, а до этого были случаи, когда она выкармливала обезьянку и даже крысеныша. Правда, молока у нее сейчас не было, но они с выдренком лежали, прижавшись, и согревали друг друга.

Четыре раза в сутки — утром, в полдень, в середине дня и вечером — я поил выдренка молоком из соски. Иногда он хватал соску очень жадно и высасывал 20-25 граммов молока.

Во время сосания он часто чихал, задние конечности его подергивались, а во сне он иногда вдруг икал.

Обыграв латинское название выдры (Lutra lutra) [1] , я дал своей питомице кличку Лутри. При этом многие считали, будто бы ее зовут так потому, что неизвестно, останется ли она в живых.

26 июля заведующий отделом млекопитающих сказал мне по телефону, что выдра околеет, если не удастся найти кошку-кормилицу. Я поспешил к Лутри. Она лежала, безвольно вытянувшись, глаза ее были мутными — видно, зверек совсем перестал бороться за жизнь. Детенышам, вскармливаемым искусственно, чтобы кишечник опоражнивался, необходимо время от времени ваткой, смоченной в теплой воде, протирать вокруг анального отверстия.

Вечером я отнес Лутри в Институт паразитологии. Я дал ей выпить отвар ромашки, добавив в него на кончике ножа сульфат магния. Состояние маленькой выдры было очень тяжелое — она часто икала, вздрагивала, дрожала всем телом.

На следующее утро я в волнении спешил в Институт: жива ли моя Лутри? Ответ на этот вопрос я получил еще на лестнице, причем от самой Лутри — даже сюда доносилось ее тонкое, пронзительное повизгивание. Я опять дал ей настоя ромашки с сульфатом магния и снова отвез ее в зоопарк, где она попала под опеку сиамской кошки, у которой было четверо двухнедельных котят. Вначале Лутри могла сосать, только когда мы держали кошку. Но в тот же день она настолько освоила технику сосания, что кошке не удалось бы оторвать от себя подкидыша. Впрочем, кошка и не собиралась этого делать; она кормила, вылизывала и обихаживала новоявленного детеныша.

В полдень 29 июля я предложил Лутри две рыбешки. Одну она съела тотчас же, другую лишь после того, как я раскрошил ее. Воды маленькая выдра боялась и испуганно убегала от нее подальше.

30 июля к кошке подложили пятерых хорьчат, она выкармливала и их вместе с выдрой. Маленькие хорьчата были еще слепые, но уже ели сырое мясо и пили молоко. Заведующий отделом сулил мне за выдренка 600 форинтов, предлагал взамен разных животных, но я не соглашался расстаться со своей питомицей.

4 августа масса ее составляла 640 граммов. Она знала свою кличку; стоило ей сказать: «Иди сюда!», и она тотчас подходила ко мне и всюду сопровождала меня, как собака. 10 августа она весила 620 граммов. 11 августа Лутри начала катастрофически худеть, а 13 случилась новая беда: хорьки отгрызли сосок у кошки, и ее пришлось изолировать. В тот день выдре не давали еды, а я, к сожалению, два дня был в отъезде и не знал об этих событиях. На следующий день Лутри настолько ослабела, что даже ходить не могла. Ей дали провернутой конины, после чего она вроде бы чуть-чуть оправилась.

15 августа я опять подложил Лутри к кошке. Она сосала вовсю, но на следующий день ветеринар забрал кошку «с подозрением на рак».

Две тушки белых мышей, ободранных и мелко нарезанных, я засыпал растолченной таблеткой сульфагуанидина. Лутри с трудом осилила предложенную ей пищу, но ни сосать, ни пить молоко не желала. Она очень исхудала. Паразитологический анализ кала был отрицательный.

17 августа к выдре вернулся прежний аппетит и двигалась она опять, как обычно. 18 августа она поела мяса кролика и белой мыши. Я взял ее домой, на квартиру к тетушке Хильде. Ночью Лутри часто кричала, и если я в таких случаях почесывал ей брюшко, она на какое-то время засыпала.

19 августа у Лутри открылся сильный понос, она не могла подняться и лишь проделывала сосательные движения ротишком. Я дал ей лекарства — сульфагуанидин и крохотную щепотку медицинского угля в молоке, разбавленном настоем ромашки. Состояние ее улучшилось, и к вечеру она уже бегала по комнате.

На следующий день у нее опять был сильный понос с пузырьками газа в выделениях, а после полудня она снова не держалась на ногах. Кроме небольшой порции сырого мяса, выдра не желала принимать никакой пищи.

Вечером 21 августа я уложил ее спать в корзине возле своей постели. Ночью мне приснилось, будто Лутри собирается вылезти наружу через окно. Я испуганно вскочил и заглянул в корзинку: выдра спала, дыхание ее было спокойным. Под утро мне привиделся тот же сон: Лутри ушла через форточку. Я перегнулся с постели — выдра лежала в корзинке бездыханной.

Печальная история длиннохвостой синички

Несколько лет назад мы с женой отправились записывать голоса птиц и очутились в районе большого карьера. Привычное снаряжение — магнитофон, параболический микрофон, наушники, бинокль, рюкзак, в котором хранились запасные части к аппаратуре, аккумулятор, пленки для магнитофона, непромокаемый плащ — находилось на мне, так что я был обвешан с головы до пят. Вся эта ноша по весу соответствовала выкладке пехотинцев на марше. Спотыкаясь, брел я по каменистой почве и добрался до крупного карьера, в котором работы были временно прекращены; камень здесь не взрывали и не выбирали. Над родником по отвесной стене, цепляясь за трещины, карабкался вверх огромный куст шиповника; внешние ветви его свисали над обрывом.

Я остановился перевести дух, и тут внимание мое привлекли птичьи голоса. Пара длиннохвостых синиц, или ополовников (Aegithalos caudatus), старательно хлопотала в зарослях шиповника — через короткие интервалы раздавались их чириканье, щебет и резкое щелканье клювом. За неимением лучшей «поживы» я направил рефлектор в ту сторону, стараясь одновременно держать птиц в поле зрения и слуха (с помощью наушников), потому что качество звукозаписи значительно ухудшается, если аппарат не точно нацелен. Когда одновременно раздавались голоса обеих птиц, я старался «брать под прицел» то одну, то другую из них. Направляя рефлектор то на самца, то на его подругу, я вдруг услышал из середины куста обрывки тихих высоких голосков. Осторожно поворачивая рефлектор, я отыскал положение, при котором звуки прослушивались отчетливее всего. Теперь ясно был слышен писк птенцов, выпрашивающих корм, — в зарослях шиповника находилось гнездо. Магнитофон при этом был все время установлен на запись. Решив, что уже зафиксировано все, я хотел было выключить аппарат, когда вдруг быстро-быстро защелкал клювом один взрослый ополовник, а другой в такт ему зачастил: «чирик-чирик!». Обе птицы были явно взволнованы. Щелканье и чириканье перешли в непрерывный треск — ци-ци — и, — а затем сменились протяжным че-че — че-е. При этом птицы подпрыгивали и хлопали крыльями. В минуту не меньше дюжины длиннохвостых синиц слетелось сюда со всей округи на отчаянные призывы этой пары: они поняли, что семейство сородичей попало в беду. Стая синиц кружила над кустом шиповника. Громкий щебет и пощелкивание птиц, готовых прийти на выручку, слились в единый гул, который как бы поддерживал отважных и все-таки беспомощных пичужек.